ну вот. психологию наверное правда пора закончить в моей жизни .

ну вот. психологию наверное правда пора закончить в моей жизни ....
сегодня ехала домой. и не увидела на дороге машину. ее не было. и вдруг - она прямо передо мной стоит.
у мальчика торзмоза отличные. аж до дыма из-под колес....
сегодня целый день отсиживалась дома.
вот так как-то жизнь идет....

Его брат - ... однокашника Александра и автор серии работ по Gestalt-психологии.

Я уже теперь и не знаю, как оно так вышло. Но вообщем, написала рассказ, да. Потом попозже, повешу рисунок, по которому вышел сабж. Я знаю, что у меня во френдах есть люди, которые умеют читать и не бояться букв, так вот. Это для них. И еще для тех, кто интересовался моим бумагомаранием. Сказать больше нечего, разве что эта штука стоила мне двух кошмарных ночей.
 Long has paled that sunny sky:
Echoes fade and memories die:
Autumn frosts have slain July.
Still she haunts me, phantomwise,
Alice moving under skies
Never seen by waking eyes.
Lewis Carroll, "A Boat beneath a Sunny Sky"
Он был молод. Даже слишком.
Нет, серьезно. У прежнего была борода. А у того, кто был до него - скрученные от артрита пальцы. 
- Кто это? - спросил он негромко, углядев мою бирку. Да, я не сильна в грамоте, но я знаю, что там написано. Там написано: "Mad". Это означает, что я из тех, кому нельзя выходить наружу. Бог мудр. Он все поделил надвое. Добрых и злых. Женщин и мужчин. Тех, кто может быть снаружи и тех, кто должны держаться внутри. Я понимаю, почему мы должны держаться внутри. Я видела, как после того, как Злая Марта сбежала, двух братьев унесли на носилках, покрытых белыми простынями. Прямо к Богу. Но меня всегда мучил этот вопрос. Неужели я и Злая Марта - это одно и то же?
- А, интересный случай, - санитар поправил очки. - Ее мать, Джейн, была нашей пациенткой. Психоз обострился во времени беременности. Ничего особенного, обычная обитательница трущоб. Ребенок неизвестно от кого. Многие говорили, что Джейн принуждал заниматься проституцией какой-то ее родственник. Так вот, девчонка родилась прямо здесь. И как-то так вышло, что она осталась в лечебнице. С ней возилась одна молоденькая медсестра, у которой не было своих детишек, кроме того, ваш предшественник нашел интересным идею проследить факторы развития наследственной шизофрении. И знаете, она была вполне здоровой, разве что немного замкнутой. Но потом Джейн умерла, а та медсестра уехала с мужем на Южные острова. И всего за какие-то полгода, девочка. - толстяк вздохнул. - Стала нашей пациенткой. Но она безопасна и разумна, мы разрешаем ей помогать тут по хозяйству. 
Кошмары. Меня донимали кошмары.
- Во-первых, я хочу, чтобы вы немедленно перестали обсуждать подобные вещи при самих пациентах, - резко отозвался он. - А во-вторых, как ваше имя, любезная?
- А? - я оторвалась от своего дела, испуганно вздрогнув. Шуршание щетки об пол заглушало голос толстого санитара, и вопрос получился каким-то неожиданным. У него такой высокий голос, прямо звенит в черепе. Я поднялась с коленей, выпрямившись прямо, как и велела мне старшая медсестра, Мария, когда со мной разговаривают доктора. - Мое, сэр?
- Ваше.
- Я. не помню, сэр, - пробормотала я в надежде, что ему наскучит, и он уйдет. 
Он посмотрел на санитара, тот кивнул.
- Да, ее мать не назвала ее. Она вообще не разговаривала с ней. А та медсестра и мистер Беннингтон. Они звали ее Джейн-младшей, хотя сама она не отзывается на это имя теперь.
- Хорошо. Джейн?
- Джейн умерла, сэр, - подтвердила я. 
- Я понимаю. Но у людей бывают одинаковые имена. Что если ты будешь другой Джейн?
- Другой Джейн, сэр? Хорошо. Я не хочу быть мертвой Джейн. Хорошо, другая Джейн - это хорошо. Я согласна, сэр.
Санитар пожал плечами, удивленно косясь на нового директора:
 - Знаете, я. Да и никто, мы никто не думали, что она.
- Вы и не пытались, - тихо пробормотал он. - Они не виновны в том, что больны. А вы и не пытаетесь помочь им. Боже, какой позор. Это. Это ведь банально! Господи, да с ней просто никто не разговаривает. Скажите-ка мне, любезный, вы платите Джейн деньги?
- Но доктор, она ведь.
- Действительно, бесплатная рабочая сила. Да, мне предстоит большая работа. Я должен идти, Джейн. 
 - Да, сэр - я кивнула и вернулась к своей щетке. Мария будет ругаться, если я не закончу. Доктор и санитар прошли дальше. Санитар явно разозлился из-за меня. Все расскажет Марии. 
 - Джейн! - я подняла голову, услышав голос Доктора. - У вас лицо ангела, Джейн, - произнес он с совершенно серьезным видом, и пошел дальше.
Что? Что он имеет в виду? Ангела? Я поколебалась немного, рассматривая кружащиеся комки пыли в ведре. Нет, все-таки нужно спросить у Марии. Вдруг это что-то важное. 
- Мария! Мария! - я помчалась в сестринскую половину, бросив работу.
Мария как всегда устроилась вздремнуть в кресле после обеда. Она недовольно открыла глаза, должно быть, мне не стоило ее тревожить. Но все-таки, это было очень любопытно.
- Лицо ангела? Он так и сказал? О Боже, не хватало нам тут еще одного сластолюбца.
- Я тоже люблю сладости. Что в этом плохого?
- Да, нет, детка, это другое. Это. ах, неважно. Но вот только если он посмеет до тебя дотронуться, сразу скажи мне. Ты ведь помнишь?
- Конечно. - Я закивала. Из-за того, что Бог решил поделить всех надвое, меня нельзя было трогать. Из-за этого же я мыла полы только в женском корпусе. Мария сказала, что с нас хватит Джейн. Больше нельзя. Ну, нельзя - значит нельзя.
Ох, Боже, щетка!
*  
Всю неделю только и говорили, что о новом директоре, Докторе. Много чего говорили. Особенно им нравилось обсуждать то, что он - незаконнорожденный сын прежнего директора, от любовницы. Мне же это не понравилось, в этом не было ничего хорошего. Еще про него говорили, что он очень умен, закончил два университета и у него есть собственная методика. Это звучало куда лучше. К счастью, я его больше не интересовала. Мария говорила, что у него много работы с документами, что прежний директор сильно запустил лечебницу. 
Это случилось неожиданно. Я помню только, что когда открыла глаза, он и две сестры стояли у моей кровати. Должно быть, мне опять снился кошмар - мне было холодно и ужасно страшно. Я плакала. Доктор сделал мне укол. Это был лучший укол в моей жизни. Он так аккуратно затягивал жгут, и вена как будто бы сама выпрыгнула ему навстречу, проявившись на коже синенькой полоской. У Доктора были очень нежные пальцы - оно и понятно, ему не приходится мыть полы. 
- Ты всех больных перебудила своими криками. - начала было Клэр, одна из медсестер, но Доктор посмотрел на нее строго и она замолчала. У него была такая смешная штука - стекло на веревочке, монокль. Она сверкала в лунном свете. А я-то думала, что такие больше и не носят. 
  - Доктор! - послышался возбужденный шепот санитара из дверного проема. - Там буйный в первом корпусе, хотите осмотреть?
- О да, очень. Очень. Спи, Джейн. Расскажешь мне завтра, что тебе снилось?
- Х-хорошо, сэр, - пробормотала я, не в силах больше бороться со сном. 
*  
Кабинет не изменился, только вместо портрета основателя лечебницы появился портрет какого-то человека в круглых очках. 
Доктор выглядел ужасно худым в огромном кресле, которое едва вмещало предыдущего директора. Да, как и тот, он был очень высоким, но большая разница в их возрасте не давала увидеть большего сходства. Кажется, они вообще не похожи, хоть и отец с сыном. Предыдущий директор носил длинную седую бороду, и живот у него был как у беременной женщины. Доктор же был как огромный скелет, теперь я это ясно видела.
Под кипами бумаг его стола было не видно. Масса старых бумажек угнетала Доктора, он потирал переносицу, с ненавистью глядя на счета и письма. Я даже передумала входить, но он уже меня заметил. 
- Значит. Отличался ли этот сон от всех твоих прежних? - кажется, он отвлекся от своих листочков и повеселел. 
- Нет. Все было как всегда, сэр. 
- Расскажи мне, Джейн.
Что? Рассказать? Мои пальцы непроизвольно сжались. Рассказать это самое "заткнись, Джейн"? Рассказать "здесь все такие, девчонка"? Мне стало душно. 
- У вас волосы как у ребенка, - пробормотала я. 
- Что? Джейн, не уходи от ответа. 
- Да, такие густые и, наверное, мягкие. Мария всегда ругает меня за то, что я плохо причесываюсь, но ведь это так трудно - прилизать их, когда они постоянно путаются. Постоянно, - я теребила юбку, чувствуя, как прилипают друг к другу коленки.
- Так дело не пойдет. Я понимаю, что до этого твоя судьба никого не интересовала по-настоящему, но я хотел бы тебе помочь. Тебе определенно не место среди насильников и несостоявшихся самоубийц. 
- Что вы только что сказали, сэр? Неужели. неужели, я, правда, не одно и то же со Злой Мартой?
- Конечно, нет, - хмыкнул Доктор, а затем пробормотал тише. - Если только на твоей совести нет 15 трупов, о которых мы не знаем, Джейн.
- Нет, конечно, сэр!- радостно воскликнула я. Какое счастье, какое счастье! - Но почему тогда я здесь, сэр?
- Потому что, жизнь за воротами лечебницы еще не готова принять тебя. Но вот если ты мне расскажешь. - Доктор открыл ящик стола и достал оттуда курительную трубку и маленькую серебряную табакерку. - Ты не возражаешь, Джейн?
 - Нет, конечно, нет, сэр, - я глубоко вдохнула запах чего-то роскошного и попыталась сосредоточиться на кошмарах. Я должна рассказать, я все должна рассказать.
*  
- Явился, - фыркнула Мария. 
Я обернулась, открыла глаза. Солнце садилось. Двор лечебницы весной выглядел очень красиво. Даже сама лечебница с ее решетчатыми окнами не казалась такой уж мрачной в распускающихся листьях и диких розах. К счастью, доктора разрешали мне гулять по часу в день под присмотром Марии в хорошую погоду. 
- Доктор? - встрепенулась я. 
- А ну сядь! - Мария недовольно отдернула меня за край пелерины. - Воспитанные девушки себя так не ведут. 
- Верно. Верно, - мне стало стыдно, я тут же села обратно на скамью перед давно неработающим фонтаном. Но Доктор сам подошел к нам. 
- Здравствуйте, сэр,- как можно строже попыталась сказать я. 
- Добрый вечер, Джейн, Мария. 
- Здравствуйте, доктор, - отозвалась старшая медсестра, поджав губы. Чем она опять недовольна? Я же все сказала правильно!
- Прогуливаетесь? - как-то отстраненно спросил он, кажется, тоже приметив эту гримасу Марии. 
- Да, успокаиваем нервы перед сном, - с нажимом ответила Мария, буравя его своими маленькими карими глазами, терявшимся на толстом лице.
- Я понял. Джейн, будь так добра, я, кажется, забыл пару важных документов на скамейке у корпуса Б. Не принесешь?
- Конечно, сэр. 
У корпуса Б не было скамейки. Доктор хотел что-то обсудить с Марией. Он почему-то считал, что о людях лучше говорить за глаза. Как странно, а мне всегда говорили, что так делать нельзя. Ну что же, если вы мне соврали, я буду вас подслушивать, Доктор. Все честно.
- Что именно вас не устраивает, Мария? То, что я занялся никому не нужной девочкой, которую тут заставляли только делать черную работу?
- Нет, доктор, но она не спит после этих ваших "бесед". Если вам угодно работать по ночам, то это не значит, что все мы этого хотим.
- Мое рабочее расписание вас не касается, Мария. В вашем контракте написано, что вы на круглосуточной службе. Также там обговорены выходные, на которые я даже не претендую. Если вас что-то не устраивает, я могу перевести вас в Хайлэндский Азилум или в Областной госпиталь для душевнобольных. 
- Позвольте мне узнать, о чем вы разговариваете с ней, доктор?
- О том, что ее беспокоит. О ее кошмарах и фобиях, трудностях в жизни.
- О, в самом деле? - Мария усмехнулась. - Девочка возвращается ужасно перевозбужденной. 
- Что вы имеете ввиду? 
- Ох, перестаньте, Доктор! Вы прекрасно понимаете, о чем я. 
- Что? Да как вы!.. - Доктор шумно выдохнул. - Да даже сама Джейн прекрасно знает, что это запрещено. Это противоречит врачебной этике, как вы только. Я разочарован, Мария, ужасно разочарован. 
- Что же, надеюсь, что это я тут окажусь человеком с самыми грязными мыслями, Доктор. 
Боже, какая Мария глупая. Никак не хочет поверить в то, что я хорошо запомнила правило. Хотя, мне уже пора "вернуться".
- Сэр, там не было никаких документов. Там и скамейки-то нет.
- В самом деле? Странно, должно быть, я что-то перепутал. Пойдем, Джейн, нам пора на сеанс. 
Он и в самом деле расспрашивал меня обо всем. Что да как и почему. Почему в кошмарах мне сниться, что меня толкают с обрыва. Почему я боюсь крыс, и зачем тогда кормлю их. Господи, ну это же такой простой вопрос, Доктор. Крысы - очень умные животные, они никогда не будут обижать того, кто готов их кормить. 
Доктор много чего изменил в лечебнице. Приказал отремонтировать лечебные кабинеты, заказал много новых вещей и предметов мебели. Каждому, даже Злой Марте, написал свое расписание дня, назначил различные процедуры и даже диету. Проверил список лекарств и дозировок. Пообещал привезти новых книг и поинтересоваться у знакомых учителей насчет занятий для идиотов и аутистов. Да уж, неужели это поможет тем, кто пускает слюни и не может самостоятельно сходить в туалет? 
Зато мне он пообещал занятия физкультурой. Не больно-то и хотелось, но Доктор, видимо, знает лучше. Потом он придумал еще кое-что. Рисовать мне всегда нравилось. Кроме того, он читал мне разные тексты и спрашивал о том, что я думаю, и какие мысли они у меня вызывают. 
Один раз и впрямь вышло, как говорила Мария. Доктор рассказывал о человеке на портрете, про свою учебу в Вене. Про какие-то принципы и сны. А потом и о совсем непристойных вещах. Не то чтобы, как знаменитый Уилли-Трепач из корпуса В, но я чувствовала, что краснею. Эти вещи сами по себе ничего не несли в себе пошлого, но воображение. Оно и в самом деле. Доктор и сам как-то волновался. Ха-ха, клянусь, он так и сказал: "Эта гарпия меня теперь точно заклюет". Это он, конечно, про Марию. Потом он не выдержал и отправил меня в мою палату. Да уж, уснешь после такого.
 
*  
Мне потребовалось пару минут, чтобы вспомнить имя на визитке. Карин Дюваль. Дюваль?
Морис Дюваль, известный анестезиолог, выручил меня в годы голодного студенчества, пристроив учителем для своих внуков. Его брат - Конрад Дюваль, отец моего однокашника Александра и автор серии работ по Gestalt-психологии. Но кто такая Карин?
Ах, ну конечно. Вот Александр, проникшись моими жалобами о бездарности детей его сестры во французском тащит меня ужинать к ним. Его матушка охает и ахает, лепеча о том, как я исхудал. О, нет, я не расстраиваю ее вестью о том, что я с детства похож на анатомическое пособие, хоть и не жалуюсь на аппетит. Я, только скромно потупив взгляд, сообщаю, что ее внучатые племянники делают успехи. Ах-ах, бедный-бедный мальчик, так жить, будучи сыном самого. Тссс!!! 
Наконец, зовут ужинать. Напротив меня за столом сидит какой-то старик, которого я видел где-то в университете. А рядом с ним - младшая дочь Мориса, 15-тилетняя болтушка Карин. 
В самом деле, не ожидал ее приезда в лечебницу. Эта смешливая щекастая брюнетка вечно увязывалась за нами, и вместо кабака мы шли в цирк - Александр знал, что его двоюродная сестра всенепременно доложит своему дяде о похождениях его сынка-отличника. Хотя, Боже, какие там похождения - пара рюмок русской водки. Но мы упорно пытались доказать друг другу свою взрослость и не признавали, что цирк нравится нам больше водки.
А потом мы шагали по бульвару, и Карин прыгала перед нами, пытаясь двигаться как гимнастки под куполом цирка. Это было смешно. А еще она строила мне глазки - это было еще смешнее.
Удивительно, что за семь лет она, с ее-то легким нравом, так и не вышла замуж. Хотя, быть может, она сделалась известной дамочкой и прославляет свою девичью фамилию? А я просто не в курсе событий, в своих разъездах по Европе и добровольном заточении в лечебнице?
О нет, нет. Замужние женщины так не выглядят. О Боже, вот так сюрприз.
- Ого, вот это да! С ума сойти! - она хихикнула, ей показалось, что это удачный каламбур. - Какое мрачное местечко. Твои доктора вели меня от самых ворот до кабинета. Чтобы не заблудилась.
- Нет, это не для этого. Тут есть весьма опасные обитатели. Незнакомый человек может их побеспокоить. 
- Ох-ох, я слышала ты теперь Беннингтон, в самом деле?
- Да.
- Доктор Беннингтон, хи-хи-хи. В самом деле, как необычно. 
- Чему обязан твоим приездом? - я вдохнул запах духов. 
Как зря, как странно она пришла. Все местные дамочки пахли камфарой и не шуршали нежным красным шелком. И почему вдруг меня стала беспокоить моя прическа? Господи, пятно от чернил на халате...
- Алекс рассказывал о твоих успехах в больнице, говорил, что какая-то инспекция была восхищена твоими нововведениями. А я почему-то вспомнила, как весело мы гуляли втроем, подумала, что. - она томно вздохнула. - . что тебе должно быть скучновато здесь, среди этих ненормальных. 
О, перестань, Карин. Ты просто потрошила свою милую записную книжечку с вышитыми котятками в поисках персоны, которая не отказалась бы поделиться с тобой фамилией. А что, Карин Беннингтон, в самом деле. 
Я и сам не успел понять, что случилось. Только слышал скрип двери. 
- Какая милашка. А я-то думала, ты тут скучаешь. Кто это?
- Она тут убирает, - пробормотал я. 
Черт вас принес, мадмуазель Дюваль. 
*  
Серая кошка-младшая была самой глупой кошкой из всех, которых я видела. Правда, я видела всего четыре кошки. Черную, Серую, Одноглазку и Серую кошку-младшую. Зато Младшая любила играть, поэтому я мирилась с ее глупостью. Правда, когда она перелезала под оградой и приходила во двор лечебницы, Мария гнала ее прочь - у нее гноились глаза, и шерстка была спутанной, точно как у меня. Мария говорила, что у нее блохи. 
И почему только я не должна играть с ней из-за блох? У большинства прибывающих сюда есть и блохи, и вши. Меня они, к счастью, избегают. Но Мария грозиться, что они у меня обязательно будут, если я не научусь приводить свои волосы в порядок, даже грозиться обрить меня наголо. Легко ей говорить с ее тощим пучком. Но она, конечно, права, всех обитателей трущоб привозят с этой гадостью. А ведь большинство тех, кто внутри как раз оттуда. Почему-то у нас очень мало тех, кто был богат и ни в чем не нуждался.
Хотя, куда мне рассуждать о деньгах, когда мне их не дают. Доктор говорил, что это неправильно, что нельзя работать просто так, бесплатно. Но что я буду с ними делать? В лечебнице совершенно нечего купить. 
Хотя, если бы мне было можно добраться до города. Что бы я купила? 
Это платье не идет у меня из головы. Конечно, я бы купила себе такое, если бы могла. Такое красное, струящееся с ее коленей на пол. Конечно, Мария не разрешила бы мне его носить, здесь так нельзя. Но, я бы хотела просто иметь его. Знать, что у меня есть такое. Что я ничем не хуже той леди. Иногда доставать его из шкафчика и знать.
А вам, Доктор, я его не показала бы. Можете разглядывать на этой леди, на здоровье. 
Я взяла Младшую на руки, и стала ее гладить, пока она не заурчала. Я пыталась рассмотреть гноящуюся рану у нее на голове, но она не давала мне, предупреждающе выпуская когти. Какая ты глупая, Серая-младшая. Хотя я тоже раньше не верила, что если кто-то расковыряет тебе царапину скальпелем, зальет ее какой-то ужасно болезненной шипучкой, а потом и вовсе влезет туда с иголкой и начнет зашивать. Да, я тоже не верила, Младшая. 
Она жалобно мяукнула. Потом еще один раз, только долго и печально.
- А где Мария?
Я молчала. Кошка-младшая увидела Доктора и мяукнула громче, пытаясь вырваться. 
- Джейн, отпусти ее. Зачем ты ее мучаешь? 
Чтобы ей стало лучше, разве так? Разве нет? 
Я отпустила глупую Серую. Она сначала удалилась от меня одним широким прыжком, а потом задумчиво замерла, оглянувшись. Ее левый глаз совсем закрылся какой-то белой пленкой. Она мяукнула рассеянно, потом подошла к Доктору и стала тереться боком об его ноги. Доктор опустился на корточки и почесал Серую за ухом. Младшая радостно шлепнулась на спину и подставила ему живот, грязный от пыли. 
- Она больше не придет, Джейн.
- Правда?
Доктор кивнул, осторожно перебирая шерсть кошки. Он рассматривал довольно свежий шрам на лапе. Шнурок от монокля скрывался в кармашке его халата, он устало хмурился. 
- Это Серая, сэр. А Мария говорит, что ее нельзя трогать, потому что она больная и грязная.
- Ну и что. Она ничем не хуже других кошек. Да, ничем.
Доктор взял младшую на руки, и та вскарабкалась ему на плечо. 
- Может быть, обойдемся сегодня без сеанса? - спросил он, глядя куда-то в небо. - Лучше накормим Грис. La grise. Что скажешь, Джейн?
   
*  
Кошка сыто урчала на коленях Джейн. Сама Джейн заметно повеселела, особенно триумфальным был ее вид, когда Мария не смогла сказать ничего против моей "анималотерапии". Похоже, она действительно действует. Вид похожей на волосатую колбасу искупанной кошки пробудил во мне лучшие человеческие чувства. Я напился теплого "кошачьего" молока вместе с Джейн, разомлел и развалился в кресле. Вчера у меня умер первый пациент. Да, он был стар. Да, он был болен. Но это ничего не меняет, я был подавлен. А потом еще и Дюваль. 
Оказалось, что Джейн все-таки учила читать та самая молодая медсестра, но когда Джейн посчитала себя преданной после ее отъезда, ее память расправилась практически со всем, что связывало ее с этой дамой. Но я все-таки уловил осмысленность ее взгляда, когда Джейн разглядывала бумаги под стеклом на моем столе. Читала она как иностранка, и с каким-то загадочным акцентом, который мне довелось слышать один раз - когда в студенчестве мы с Александром напоили коменданта - то ли баварца, то ли русского. Но перед тем как свалиться под стол он начал разговаривать именно так. 
Я всегда искал утешение в познании, вот и сейчас, вручив Джейн задание, лениво перелистывал "Историю одного детского невроза", историю der Wolfsmann. Правда, ассоциации и воспоминания уводили меня прочь от текста, который я некогда читал в ужасном переводе на французский. 
Как странно. Русский аристократ, наверняка потомок весьма благородных людей, личность, сама по себе. Но кто вспомнит о нем хоть что-нибудь о нем, кроме того, что он и есть - der Wolfsmann? Нет, только страх кастрации. 
Джейн тяжело вздохнула, споткнувшись об незнакомое ей слово. Подумать только, едва ли когда-то одна женщина ревновала меня к другой. Это становится опасным. Я понимаю, это естественное стремление. Аффилиация. И да, Джейн демонстрировала мне ее расположение, однако. Наши роли изначально ассиметричны. Но она ждет от меня того же, предполагает, что и мне приятны ее общество и ее поддержка. Нет, это все верно, она права, но настоящая цель аффлиации юной девушки.
19-тилетней. Я выяснил ее возраст с точностью до недели, когда сюда доставили ее мать, и тогда мы выбрали ее день рождения. Ей понравилось 19 июля. Стало быть, через 3 дня. Должен ли я как-то выделить этот день? Несомненно, должен, но нужно не переусердствовать. Нужно выделить этот факт, подчеркнуть значимость ее существования. Она ведь все еще чувствует себя ненужной. Но себе я врать не должен - ни для кого кроме меня она ничего не значит. 
Я оглянулся, Джейн улыбалась. Она так увлеклась чтением, что подтянула колени к груди и сидела теперь как ребенок в кресле. Ее лицо выглядело таким загадочным в рассеянных солнечных лучах. 
 - A boat beneath a sunny sky. - пробормотал я. - Lingering onward dreamily, in an evening of July.
* 
Это было лучше, чем гримаса покорного недовольства Марии, когда Доктор забрал себе Серую-младшую. Лучше, чем когда он сказал "Она больше не придет". Лучше, чем "Ты не то же самое, что Злая Марта".
Это было прекрасное летнее платье и букет тех самых колючих белых розочек, что росли у кладбища, куда мне нельзя было ходить. Это были самые красивые цветы на территории лечебницы, на которые мне приходилось смотреть только издалека. 
Это так ошеломило меня, что я пропустила завтрак. Мне было и радостно, и страшно. Она ведь тогда тоже нарядила меня как фарфоровую куколку. А потом ее муж кричал, что ему хватит одной психопатки дома. И. и. Какими же тяжелыми оказались его волосатые кулаки.
И ведь это не какое-нибудь из этих куцых платьиц, в котором дамочки похожи на блестящие сосиски с толстыми ножками. Нет. 
Я должна показаться Доктору. Только. Нужно что-то сделать с волосами и. Ох. Нет, без этого нельзя выходить, нет. 
Я потратила, должно быть, целый час на это. Зато у Клэр чуть глаза от удивления не выкатились прямо на ее длинный нос. 
- Где ты взяла его, Джейн? Джейн! - увидев, что я не собираюсь отвечать на ее вопросы, она решила сделать по-другому. - Мария! 
Тут мне пришлось прибавить шагу, выбегая на улицу. Мария от меня так просто не отстанет, может и в волосы вцепиться. 
Но я забыла обо всем, когда распахнула дверь в кабинет Доктора. Мне вдруг стало не по себе, мне было трудно сделать и шаг. Он ведь смотрел на меня. У меня бежали мурашки по спине. 
- Входи, Джейн. Какая ты красивая. У тебя розы в волосах. "Пусть едят пирожные", верно?
- Что? - я и слова толком не смогла расслышать - как будто уши забили ватой. Я только глупо улыбалась, потому что Доктор улыбался. 
Нужно ведь поблагодарить его. Конечно, это так невежливо. Но во рту пересохло, поэтому я подошла к Доктору поближе, и поцеловала его в щеку, как Марию. Меня кольнуло одинокой щетинкой, спрятавшийся от острой беспощадной бритвы. Вообще сам факт того, что у мужчин растут волосы на лице, казался мне довольно странным. Им, наверное, очень неприятно и неудобно. Но от этой щетинки у меня задрожало все внутри. 
- Иди, Джейн, мне нужно поработать, - ласково произнес он, и я кивнула. Его взгляд погрустнел, когда его взгляд наткнулся на "Mad" на моей груди. 
Но едва только я вышла в коридор и прислонилась лбом к холодному стеклу одного из немногих свободных от решеток окон, как я увидела ее у самого входа в корпус А. Ту, которая не должна была больше приходить.
*  
 - Видишь, что ты натворил! - зашипела на меня Мария. - Доволен?!
Я был в бешенстве. Табличка на воротах "Вход только для персонала клиники" была для всех тех, на чьем рукаве не было вышито название клиники, включая всех дамочек с матримониальными планами. 
- Джейн! - я шагнул к ней, взял за руку. У нее были пустые глаза, равнодушные. Такие у нее бывали, когда ей приходилось столкнуться с чем-то рутинным, но необходимым. Или непонятным и при этом скучным. Как, например, мытье полов или заметка в "Таймс" с совершенно непонятными ей понятиями и именами. 
И то, что в следующую секунду она закричала (с этими-то скучающими глазами!), закричала так жалобно, что я оцепенел от неожиданности, было крайне загадочным.
- Нет! Не трогайте меня, пожалуйста! Нет, нет!
 - Джейн. - выдохнул я, отдернув руки инстинктивно. 
- Мне нельзя, сэр, пожалуйста. - она заплакала. Ее глаза были все также безразличны. 
 - Я. - слова застряли у меня в горле. За мной смыкался круг. В центре его была Мария. Кто же еще. 
- Зачем ты это делаешь, Джейн?! - тут уже крикнул я.
- Нет, пожалуйста, только больше не надо. - повторяла она.
 - Что ты с ней сделал, чудовище? - услышал я голос Марии прямо за своей спиной. Если бы я обернулся - медсестры разорвали бы меня на части, не больше и не меньше.
И тут я поступил, может быть не по-мужски, но руководствуясь инстинктом самосохранения. Я сбежал в свой кабинет, заперев тяжелые дубовые двери. 
*  
Я не любил оправдываться. Особенно из-за тех, кто не умеют держать язык за зубами.
- Нет, мама. Нет, мама. Нет. Нет. Да. Ты вынуждаешь меня так говорить. Нет, я не хочу жениться. Нет, у меня нет женщины. Нет, причем здесь мои пациентки? Тем более с моими пациентками, мама. Они больны. Это противоречит этике и субординации. Да кому только взбрело это в голову?!
- Я спокоен, мама. Нет, я не кричу. Да потому что это абсурдно! Это бред! 
- Никогда, мама. Разве я когда-нибудь врал тебе? 
- Эта чертова Дюваль не думает ни о чем, кроме как выдать себя замуж! Она помешалась на этой идее. Да. Да!
- Я не кричу, нет. Это я еще спокоен. Что значит "тебя всегда тянуло к ущербным?" Она не блаженная.
- Нет, никто. Ни о ком. Нет, у меня нет женщины. Нет, я сказал! Вы что, все с ума сошли?! Оставь меня в покое, мама. Пожалуйста.
- Беннингтон уезжает в Женеву. Позвонит тебе оттуда. И не вздумай рассказывать ему эти глупые сплетни. Я тебя прошу. Да. Да. Я тоже.
Я повесил трубку, обхватив голову руками. Я провел в кабинете всю ночь. Под утро я заснул прямо в кресле, но обеспокоенная этой курицей Карин мать позвонила мне еще засветло. Не удивлюсь, если к полудню Беннингтону сообщат о моем "безнравственном романе с собственной пациенткой". Уверен, к полудню это будут "чудовищные оргии с беспомощными сумасшедшими". 
Боже. Сначала влетевшая в мой кабинет Карин, которая квохча наполовину на английском, наполовину на французском, кинулась обвинять меня в совращении беспомощной больной. В конце концов, поняв, что ей не удастся напугать меня этим, она влепила мне пощечину и умчалась прочь. К сожалению, она пробыла здесь достаточно, чтобы ее увидела Джейн. 
Джейн, зачем? Зачем было мстить мне именно тем, чего я боялся больше всего? Ты безжалостна, как и любой подросток. Твоя воспитанная чужим безразличием жестокость вырвалась незамедлительно, ведь ты боялась меня, ждала предательства в любой момент. Не хотела - но ждала. А я тебя подвел. 
- Кто там еще? - рявкнул я, когда дверь медленно отворилась. Это была Мария. Одна. - Пришли внести свою лепту?
- Я нашла другой ключ в старом корпусе, доктор. С ней такое уже было. Когда эта вертихвостка уехала с мужем на Южные острова. Она тогда отказывалась есть и принимать ванную. Санитары пытались заставить ее силой, и тогда все было точно как сегодня - одного из них ваш отец долго держал в своем кабинете. Медбрат вышел оттуда бледным как мел и уволился из клиники. Иногда мне кажется, что Джейн-младшая - ведьма. Не иначе. Что же вы натворили, директор?
 - Это вас не касается. Я не тронул ее и пальцем! - зарычал я. 
- Вы тронули ее сердце. Вы думаете, что вам можно все, доктор? Она медленно умирала здесь десять лет, постепенно деградируя, забыв даже буквы. Значит, вы думали, что ее можно взять как плешивую кошку и выходить, лопаясь от самодовольства?
 - Что?! Да как вы!.. - я сорвался. Эта женщина сумела затронуть все темы, которые казались мне болезненными, в какую-то жалкую минуту. 
Я схватил со стола металлический поднос с инструментами для хирургический процедур. Я ведь собирался проверить кошачьи увечья. Но сейчас я сбросил его на пол, вздрогнул от грохота, и уставился в паркетный узор невидящими от злобы глазами. 
- Я была права. Еще один, пришедший поиграть в Бога.
Первым, что выхватило мое зрение, был скальпель у самых моих ног. Я медленно наклонился и поднял его, крутя в руках. Было тихо. Страшно тихо. 
Поэтому, когда дверь распахнулась, стукнув изо всех сил, острейший прибор в моих руках дернулся и чиркнул по моему же запястью. Боль пробудила меня от этой дьявольской ненависти, из глаз моих закапали слезы, по паркету забарабанили капли крови.
Джейн как порыв урагана бросилась ко мне, от ее напора я покачнулся - и как только две такие тонкие слабые руки смогли обхватить меня так сильно? Я выронил скальпель, нащупывая трясущиеся, но удивительно стойкие плечи, пачкая ее платье кровью. Но что произошло? Как будто бы кто-то схватил ее за волосы и не глядя махнул ножницами. Губа у нее была разбита, а кровь небрежно размазана по подбородку. 
 - Я вижу, что помочь здесь никак нельзя.
 - Уходи, Мария, - прошептала Джейн. - Я так виновата.
И Мария ушла, тяжело вздохнув. Джейн толкнула меня в кресло и, не давая мне опомниться, ловко перетянула мою кровоточащую руку бинтом, не так далеко укатившимся от самого подноса. 
 - Джейн.. - пробормотал я.
- Замолчи. Ты не сможешь меня прогнать, - она осторожно собрала все содержимое подноса и аккуратно поставила на стол. - Я никого не тронула. 
- Какое я имею на это право? - я усмехнулся устало. 
Джейн опустилась на пол, потирая запястья. На одном из них осталась красная полоска - кто-то пытался связать ей руки. Я погладил ее по голове. 
Я помню, что когда я проснулся через несколько часов, Джейн спала, положив мне голову на колени. И это показалось мне удивительно правильным.
*  
Джейн умерла в 32 года, подарив мне единственную дюжину лет моей жизни, наполненную смыслом. Она умерла от того, отчего умирают все душевнобольные. Формально - от остановки сердца по неизвестной причине, на самом деле - от усталости ее истерзанной кошмарами души. Кто знает, может неизвестный отец наградил ее врожденным заболеванием. Какая теперь разница. 
Ее похоронили под одним из этих белых столбиков с безликим номером на кладбище, совершенно заросшим ее любимыми розами. Номер должен был вести к записи в регистрационной книге. Так хоронили всех больных, у которых не было родственников. И когда я стоял у свежей могилы, в окружении немногочисленных смельчаков, которые пришли посмотреть, как будет плакать "этот высокомерный, холодный тип", я сказал: "Это неправильно". И Мария кивнула. И кстати, я плакал.
На ее новом камне я написал "Джейн Беннингтон". Ведь так бы все и было, не будь она "внутри". Закон запретил ей получить эту фамилию. Но закон не мог запретить ей десятки тысяч улыбок и дрожащих, похожих на мокрых бабочек, поцелуев. Нет, мы не нарушили ее "нельзя", но это не мешало нам иногда засыпать рядом, гладя в очередной раз округлившуюся от новых котят Грис. Моя мама называла ее "Джейни", смирившись с тем, что другой никогда не будет.
И если ты попала в рай, Джейн, то мне придется основательно поработать, чтобы встретиться там с тобой. А если все окажется как у буддистов - я тоже буду рад. И тогда мы точно встретимся в другой жизни, когда мы оба окажемся "снаружи". И я даже буду счастлив, если там нет ничего, кроме вечного покоя. И ты наконец-то получишь то, о чем всегда мечтала - вечный сон, где темно, тепло и ничто не беспокоит тебя.